В Великобритании вышла в свет автобиография сэра Элтона Джона. Легендарный музыкант назвал книгу просто — «Я: Элтон Джон». 72-летний певец откровенно рассказал о своей жизни, непростых отношениях с родителями, пристрастии к наркотикам и алкоголю. Отдельные главы посвящены многочисленным друзьям Элтона — принцессе Диане, Роду Стюарту, Джанни Версаче, Элизабет Тейлор, Бобу Дилану и другим.

Сесть за мемуары певца подтолкнул успех фильма «Рокетмен», мировая премьера которого состоялась в мае на Каннском международном кинофестивале. Картина рассказывает о жизни Элтона Джона, роль которого сыграл Тэрон Эджертон. «Рокетмен» собрал в прокате 195,2 миллиона долларов. Работа над ним окунула музыканта с головой в воспоминания, так что появление мемуаров было закономерно.

Сегодня «ФАКТЫ» предлагают своим читателям выдержки из книги «Я: Элтон Джон», обреченной стать бестселлером. Она, как и положено автобиографии, написана от первого лица.

«На съемочной площадке снял с себя всю одежду и принялся кататься по полу в чем мать родила»

Как-то утром в июне 1983 года меня разбудил громкий стук в дверь моего гостиничного номера. Я пытался собраться с мыслями, кто бы это мог быть, но думать о чем-либо в тот момент было совершенно невозможно. Как только я открыл глаза, сразу стало ясно, что у меня похмелье. Причем не обычное, которое неизбежно после алкоголя, а очень и очень тяжелое. Это означало, что накануне что-то происходило, но я совершенно не помнил, что именно. Болела не только голова. Болело все тело. Особенно — руки. Что же это за похмелье такое, когда так болят руки?!

Стук не прекращался. К нему добавился чей-то голос. Меня звали по имени. Голос я узнал. Это был мой персональный агент Боб Холли. Я выбрался из постели. Боже, похмелье было еще хуже, чем-то, что я пережил после новогодней вечеринки 1974 года, которую устроил Ринго Старр. Тогда мы начали в восемь вечера, а закончили примерно в 15:30 следующего дня.

Я открыл дверь, и Боб наградил меня таким взглядом, словно ждал от меня чего-то. Не получив этого, он мрачно заявил: «Думаю, тебе следует пойти со мной и самому увидеть это». Я покорно отправился за ним в его номер. Он распахнул дверь, и я увидел картину полнейшего разрушения. Не уцелел ни один предмет мебели, кроме кровати.

Абсолютно все лежало на боку или было перевернуто вверх ногами. Многое кто-то разнес на кусочки. А в центре этого разрушения находилась любимая ковбойская шляпа Боба. Только она превратилась в плоский блин. «Твою мать! Что здесь произошло?» — воскликнул я.

Последовала долгая пауза. Наконец Боб произнес: «Элтон, произошел ты!» Что значит — я? Понятия не имел, как мог подобное сотворить. Последнее, что помнил, — мы чудесно веселились. Зачем мне понадобилось крушить все? «Я был в баре. С ребятами из Duran Duran…» — сказал я неуверенно. Боб вздохнул: «Да, был. С этого все и началось…»


В июне 1983 года мы приехали в Канны снимать видеоклип на мою песню I’m Still Standing. Планировалось, что это будет первый сингл из моего нового альбома Too Low for Zero. Съемки начались в четыре утра и продолжались почти целый день. Перерыв объявили перед самым закатом, и я отправился в мой отель Negresco, чтобы слегка освежиться перед вечерними съемками.

В холле я столкнулся с Саймоном ле Боном. Оказалось, что он приехал в Канны вместе со своей группой Duran Duran. И они как раз направлялись в бар. Саймон предложил мне присоединиться. Мы не были с ним достаточно близко знакомы, но идея пропустить стаканчик выглядела заманчиво. В баре я задумался над тем, что же мне заказать. Саймон поинтересовался, пробовал ли я когда-нибудь водку с «Мартини». Я ответил, что нет. «Тогда стоит попробовать», — сказал он.

О том, что происходило дальше, я узнал уже из рассказов очевидцев, причем их показания не всегда совпадали. Боюсь, я не могу подтвердить или опровергнуть подробности этой истории. Не помню практически ничего, за исключением того, что водка с «Мартини» оказалась прекрасным коктейлем, а Duran Duran — замечательными парнями.

В зависимости от того, кому верить, я в течение часа выпил шесть или восемь таких коктейлей и «убрал» пару дорожек кокаина. После этого, очевидно, вернулся на съемочную площадку и приказал включить камеры. Затем снял с себя всю одежду и принялся кататься по полу в чем мать родила.

Мой менеджер Джон Рейд оказался там. Он тоже снимался в клипе, был одет клоуном. Джон попытался остановить меня, но мне почему-то его вмешательство не понравилось. Не понравилось настолько, что я ударил его в лицо. Говорят, сломал ему нос. Думаю, это объясняет, почему у меня так болели руки. Дело в том, что в своей взрослой жизни я никого до этого и после этого не бил. Я ненавижу физическое насилие настолько, что даже не могу смотреть матчи регби. А Рейду досталось от меня, похоже, потому, что я вдруг вспомнил время, когда мы были любовниками, и он однажды толкнул меня.

После того как я вырубил Джона, кто-то все же сумел надеть на меня что-то из одежды. Говорят, потребовалось несколько попыток. Потом Боб Холли отвел меня наверх в свой номер. Это мне тоже не понравилось. И свое недовольство я выразил тем, что разнес всю мебель вдребезги. И растоптал его любимую шляпу. Удовлетворенный отправился в свой номер и мирно заснул.


Выслушав рассказ Боба, я некоторое время сидел молча. А потом принялся истерично хохотать. Холли тоже начал смеяться. Мне ничего не оставалось, как взять телефон и сделать ряд звонков, чтобы принести людям свои извинения.

Конечно, тот день должен был заставить меня серьезно задуматься над тем, как я живу. Увы, этого не случилось. Единственный вывод, который я тогда для себя сделал, заключался в том, что мне нравится водка с «Мартини»! И я решил пить этот коктейль чаще.

«Был помешан на сексе»

Я начал употреблять кокаин в 1974 году. Мне нравились ощущения, которые он дарил. Это была смесь уверенности и эйфории. Я мог заговорить с кем-угодно, не испытывая при этом смущения. Но все это было дерьмом собачьим — на самом деле мне не нужен был наркотик! Я и без кокаина был полон энергии, уверенности. Легко сходился с людьми. Моя открытость, чувство юмора помогали мне в общении лучше любого наркотика.

На самом деле кокаин едва не погубил меня — как человека и как музыканта. Уверенность превращалась в самоуверенность. Я уже не контролировал себя. Помню, как однажды смотрел на меня Кит Ричардс. Тогда я впервые задумался о том, что со мной происходит. Я был в Колорадо, когда туда приехали с концертом Rolling Stones. Они предложили мне выйти с ними на сцену и исполнить вместе Honky Tonk Women.

Предполагалось, что я отыграю с ними эту одну песню, поклонюсь и уйду. Но мне (а я был под кокаином) вдруг показалось, что будет здорово, если задержусь на сцене. Даже в голову не пришло спросить у Мика Джаггера и других парней, что они об этом думают. Нужен ли им еще один клавишник? Я играл одну песню за другой. И все это время на меня то и дело поглядывал Ричардс. Мне казалось, что Кит просто в восторге от моих импровизаций! Но спустя некоторое время его неменяющийся взгляд вдруг пробился сквозь мой кокаиновый туман. И я понял истинное значение того, что хотел сказать мне Ричардс. Он же величайший профессионал и музыкант! И он не мог просто прервать выступление и выволочь меня со сцены. Но его взгляд однозначно демонстрировал это желание. Кит словно кричал мне: «Убирайся! Потом поговорим!» Когда до меня это дошло, я тихонько скрылся и даже не пошел на традиционную вечеринку после концерта. Мне было стыдно.

Кокаин давал еще одно приятное ощущение. Это был модный эксклюзивный наркотик. Употребление кокаина делало тебя членом узкого элитного клуба, члены которого понимали, что занимаются чем-то опасным и незаконным. Лично я чувствовал себя крутым. Да, признаюсь, мне не хватало этого ощущения. Я стал популярен, но не выглядел в собственных глазах достаточно крутым…


Наркотики и алкоголь были не единственными серьезными проблемами. Моя личная жизнь долгое время была одним сплошным кошмаром. Я был помешан на сексе, но постоянно влюблялся в гетеросексуалов. Сходил с ума в надежде получить то, что было совершенно невозможно. И, не дождавшись звонка от очередного мужчины, который мне понравился, отправлялся в бар для геев ради случайного знакомства.

Убеждал себя и нового приятеля в том, что испытываю к нему глубокие чувства. Говорил, что нам суждено провести всю оставшуюся жизнь вместе. Рисовал картины прекрасного будущего. Звал с собой в очередное турне. Самое ужасное то, что я не пытался таким образом подцепить его на одну ночь. Нет, я верил в то, что говорил. И человек становился моим заложником. Обычно это продолжалось три-четыре месяца, не дольше. Мне становилось скучно. И я разрывал наши отношения. Мой партнер умолял меня не делать этого. Он не понимал, почему я хочу бросить его. Это еще больше настраивало меня против. И я старался избавиться от него как можно скорее. Заводил новое знакомство. Мог оставить старого любовника в аэропорту (он верил, что летит со мной дальше) и сесть в самолет с новым!

Почему я так поступал? Я ненавидел одиночество. Мне было необходимо чье-то общество. Вел себя как капризный ребенок. Собственно, я таким и оставался — мальчишкой с Пиннер-Хилл-Роуд. У меня были успех, богатство, но я так и не повзрослел. Внутри меня жил подросток, все тот же Реджинальд Дуайт, которого никто не любит, даже родители. Мать и отец постоянно ссорились. Закончилось это тем, что отец ушел. И я винил себя в этом. Тем более что мать не раз упрекала меня в своем разводе.

С Шейлой, так звали мою мать, у меня всегда были непростые отношения. Вернее, это у нее были непростые отношения со всеми родственниками. Она не разговаривала с ними годами. А со мной поссорилась всерьез после появления у нас с Дэвидом детей.

Я благодарен Дэвиду Фернишу за то, что он настоял на превращении наших с ним отношений в полноценную семью. Каждый раз, когда он заводил разговор о детях, я выдвигал десятки причин, объяснявших мое нежелание. Я слишком стар, меня постоянно не бывает дома, мне не удастся изменить привычный образ жизни, я коллекционирую фарфор, редкие фотографии, произведения современного искусства. И все это никак не вяжется с появлением в нашем доме детей.

Но все это были надуманные причины. Подлинная таилась в моем детстве. Я боялся, что не смогу воспитать собственных детей, сделаю их несчастными, как это произошло со мной.

Все неожиданно изменилось, когда мы приехали в Украину. Нас привезли в детский дом, где у меня тут же возникла симпатия к маленькому мальчику по имени Лев. Между нами возник необъяснимый эмоциональный контакт. Дэвид и я безуспешно пытались усыновить Льва и его брата.

Эта неудача только укрепила проснувшиеся во мне родительские стремления. Теперь я хотел детей так же сильно, как Дэвид. Захарий появился на свет на Рождество — 25 декабря 2010 года. Элайджа родился 11 января 2013 года. Мы воспользовались услугами одной и той же суррогатной матери в Калифорнии.
Элтон Джон говорит, что благодарен Дэвиду Фернишу за то, что он настоял на превращении их отношений в полноценную семью. Суррогатная мать родила супругам двоих сыновей — Захария и Элайджи

Если бы вы сказали Элтону Джону образца 70-х или даже 80-х, что он будет получать больше удовольствия, меняя подгузники малышам, чем от выступления на сцене, вам бы пришлось покинуть помещение с очень большой скоростью, уклоняясь на ходу от летящих вслед тяжелых предметов.

Но я действительно открыл в себе новое для меня чувство — мне нравится быть отцом! Возможно, я немного странный папаша. Взять хотя бы то, как я успокаиваю сыновей. «Думаешь, у тебя был плохой день, моя маленькая сосисочка? А я рассказывал тебе о том дне, когда выпил восемь коктейлей подряд, разделся догола, скакал в таком виде перед всей съемочной группой и еще нос сломал моему менеджеру?»

У нас очаровательные дети. Они нравятся всем. Только моя мать их не любила. Шейла превзошла саму себя после того, как мы с Дэвидом заключили гражданский брак. С тех пор она ненавидела все, что я делал. Если я записывал новый альбом, мать тут же называла его мусором и советовала мне учиться у Робби Уильямса. Если я покупал новую картину, Шейла говорила, что эта мазня ужасна и она смогла бы нарисовать гораздо лучше. Если я устраивал благотворительную вечеринку, она заявляла, что это было самое скучное сборище в ее жизни и спасло его от полного провала только выступление музыкантов. Конечно, не мое, а чье-то еще.

«Я люблю тебя, — сказала мать. — Но ты мне совершенно не нравишься»

Я успел привыкнуть к ее постоянному недовольству. Шейла поняла это и стала устраивать неожиданные вспышки гнева. Причем они ничем не были спровоцированы. Буря начиналась ни с того ни с сего. Времяпрепровождение с матерью превратилось в муку. Я словно бомбу держал в руках, не зная, когда она взорвется. Это было настолько невыносимое нервное напряжение, что я стал избегать встреч с Шейлой. К моменту появления на свет Захария мы с матерью почти не разговаривали.

Зато она стала часто общаться с журналистами. Когда один из них поинтересовался, не чувствует ли она себя обиженной, потому что сын забыл про нее и даже не показал ей внука, Шейла ответила: «Мне плевать на внуков, я никогда не любила детей!» И это была сущая правда.
«С Шейлой, так звали мою мать, у меня всегда были непростые отношения», — признается знаменитый музыкант

Но окончательно мы поссорились не из-за Захария и Элайджи. Во всем виноват Боб Холли. Я проработал со своим агентом много лет вместе — с начала 70-х. Он обожал роскошь. И организовывал все мои гастроли на свое усмотрение. Когда у меня возникли финансовые трудности, я нанял новых менеджеров. Сменил всю команду, кроме Боба. Эти парни знали свое дело. Они принялись сокращать мои расходы.


И вот Боб вдруг узнает, что они распорядились поменять компанию, которая организовывала мои автомобильные поездки с шофером. Нашли фирму с более скромными запросами. Холли пришел в ярость. Он отменил распоряжение менеджеров и нанял старую компанию. Менеджеры, в свою очередь, отменили приказ Боба.

Холли ворвался ко мне и потребовал, чтобы я уволил их. Он заявил, что уйдет сам, если этого не сделаю. Я спокойно ответил, что просто хочу сэкономить. Боб меня не слушал. Для него это был вопрос принципа: или он, или менеджеры. Кто главнее? Разговор пошел на повышенных тонах. Когда Холли в очередной раз пригрозил, что уволится, я не выдержал и заявил, что жалеть не стану.

Спустя пару часов я успокоился и отправился к Бобу в номер. Я извинился перед ним, но сказал, что буду пользоваться услугами новой фирмы. Он заорал, что бросает меня. И добавил, что без него моя карьера закончится в считаные дни. Я не стал его удерживать. Что касается моей карьеры, то с ней все в порядке. Изменились только счета, которые я оплачиваю. Они стали значительно меньше.

А вот Шейла была крайне недовольна моим решением. Она с Бобом всегда ладила. Мать позвонила мне, узнав об увольнении Холли, и заявила: «Боб был для меня как родной сын. Даже больше сын, чем ты!» Мою версию она и слушать не стала. Тут же перешла на другое: «Тебя больше заботит твоя гребаная женитьба, чем родная мать!»

Я так и не понял тогда, причем тут были мои отношения с Дэвидом. Но после той ссоры из-за Боба Холли мы не разговаривали с Шейлой семь лет. Ни слова. Это был тот самый момент, когда понимаешь, что всю свою жизнь бился головой о стену в надежде достучаться. Кирпичи даже не сдвинулись с места, а голова болит постоянно.

Конечно, я полностью обеспечивал мать. Узнавал о том, что ей нужно, чего она хочет, от других. Когда Шейла сказала, что ей нравится Уортинг, купил там ей дом. Оплачивал все ее счета. Обеспечил лучший в Британии уход, после того как она перенесла операцию на бедре. А она демонстративно продавала с аукциона драгоценности, которые я ей когда-то дарил, мои личные вещи или, например, платиновые диски с выгравированным на них ее именем. Я специально заказывал такие для Шейлы. Она рассказывала репортерам, что у нее не хватает денег на лекарства и еду. Чтобы насолить мне побольнее, мать не пригласила меня на празднование своего 90-летия. Зато на вечеринке выступил артист, который зарабатывает на хлеб, копируя… Элтона Джона!

Я молчал. Только посылал людей, которые выкупали на торгах продаваемые Шейлой вещи. Многие из них были дороги мне как память. Не пригласил мать на нашу с Дэвидом церемонию бракосочетания. Она состоялась в 2014 году, как только британские законы разрешили однополые браки.


Шейле я позвонил после семилетнего молчания, когда узнал, что она тяжело заболела. Отправил ей несколько фотографий Захария и Элайджи. Мать ответила: «Конечно, тебе не до меня. Ты же так занят». Я пригласил ее к нам на обед. Она приехала. Первое, что сказала Шейла, зайдя в наш дом, было: «Я уже забыла, как здесь тесно». Я не стал обращать на ее слова внимания. «Хочешь увидеть внуков? Они играют наверху», — спросил я. «Нет», — ответила мать.

Тогда я напомнил ей о причине нашей ссоры. Сказал, что не хочу обсуждать сейчас Боба Холли, просто считаю, что он не стоил того, чтобы мы не общались столько лет. «Я люблю тебя, мама», — сказал я. Шейла ответила: «И я люблю тебя. Но ты мне совершенно не нравишься».

С внуками она так и не познакомилась. После того обеда мы созванивались несколько раз. Говорили о ничего не значащих вещах. О детях она не спрашивала. Если я начинал сам говорить о них, Шейла быстро завершала разговор. Она умерла в декабре 2017 года. Я навестил мать в Уортинге за неделю до этого («ФАКТЫ» сообщали о том, что мать Элтона Джона лишила его наследства, оставив свои деньги шоферу. — Авт.).

Церемония похорон была скромной. Присутствовали только близкие родственники и несколько соседей. «Ваша мать была такой шутницей», — сказали они, выражая соболезнования…

Мне не хватает ее. Да, понимаю, что я описываю ее сейчас так, что она не вызывает симпатий. Но это моя мать. Мне не хватало ее еще в детстве. Шейла была слишком занята личными проблемами. Мой успех, появившееся богатство сделали ее счастливой. В какой-то момент мне показалось, что она изменилась… Дядя Редж на похоронах подошел к гробу и в последний раз посмотрел на свою родную сестру. «Теперь ты никому не сможешь больше огрызнуться, правда, Шейла?» — произнес он и заплакал.

«В клинике нас заставляли убирать в палатах, стирать свою одежду. Я ничего этого не умел»

В конце 80-х у меня был роман с парнем по имени Хью Уильямс. Он жил в Атланте, штат Джорджия. Однажды он сообщил мне, что устал от пьянства и наркотиков и намерен лечь в клинику. Я пришел в ужас. Наорал на него по телефону. Наговорил кучу обидных вещей.

Мы поссорились. И две недели я не выходил из дома, который арендовал тогда в Лондоне. Пил виски и нюхал кокаин. При этом почти ничего не ел. Даже небольшое количество пищи вызывало у меня приступ тошноты. Меня выворачивало.

Я не отвечал на звонки и не открывал никому дверь. Не мылся. Сидел голый на полу в грязи и блевотине. Наконец до меня дошло, что еще немного и я загнусь от передозировки или инфаркта. Я не знал, как жить дальше, но и умирать мне не хотелось.

Тогда я позвонил Хью. К счастью, он согласился встретиться, но только в присутствии своего адвоката. На следующий день я уже сидел в Атланте в маленькой гостинице. Со мной в номере были Хью и его адвокат. Мы не знали, с чего начать тяжелый разговор. Тогда адвокат предложил мне и Хью взять по листку бумаги и написать, что каждый из нас больше всего ненавидит в другом.

Когда мы это сделали, адвокат велел зачитать вслух то, что у нас получилось. Я был первым. Я сказал, что меня раздражает неряшливость Хью. Он повсюду разбрасывает свою одежду и никогда не кладет диски назад в коробочки.

Настала очередь Хью. Он весь дрожал. «Ты — наркоман! Ты — алкоголик! Ты помешан на еде и страдаешь при этом булимией. А еще ты помешан на сексе. Ты очень от всего этого зависишь», — выпалил он.

Возникла долгая пауза. Хью был уверен, что я сейчас взорвусь. Но я заплакал. «Да, ты прав во всем. Мне нужна помощь. Я хочу стать лучше», — признался. Адвокат тут же предложил мне клинику. Но тогда я отказался. Мне казалось, что сам смогу справиться со своими проблемами. Сама мысль о реабилитационном центре была для меня невыносима. Но я благодарен Хью по сей день. Именно тот наш разговор заставил меня взглянуть на себе со стороны. И мысль о том, что нужно измениться, глубоко засела в голове.


Я лег в клинику 29 июля 1990 года. И это было место, где я меньше всего ожидал себя увидеть, — обычная муниципальная больница в Чикаго. Из окна палаты открывался «потрясающий» вид на парковку возле торгового центра.

Когда консультант поинтересовался, как я себя чувствую, ответил честно: «Не знаю». Я действительно многие годы не знал, что я чувствую на самом деле. Наркотики и алкоголь мешали трезво оценить состояние как душевное, так и физическое.

Первые дни в больнице были очень тяжелыми. Я был шокирован. Понимаете, мы сами должны были себя обслуживать. Убирать в палатах, застилась постели, стирать свою одежду. Я ничего этого не умел! Понятия не имел, как пользоваться стиральной машиной. Когда я попросил одну из пациенток по имени Пегги постирать мои вещи, она решила, что я прикалываюсь. Она не могла поверить, что 43-летний мужчина ни разу в жизни не пользовался стиральной машиной! Когда Пегги убедилась, что я не вру, она помогла мне освоить самые простые бытовые вещи.

Спустя несколько дней я не выдержал и ушел из больницы. Нет, меня достали не неудобства. С этим я научился справляться. Программа лечения от алкоголизма включала в себя 12 ступеней. Одна из них — душеспасительные разговоры о религии и Боге. Как только мой консультант завел беседу на эту тему, я тут же ушел.

Поймите, я ничего не желаю слушать о религии. Для меня достаточно того, что церковники внушали прихожанам, будто СПИД является наказанием Господа за грехи наши, и что гомосексуализм — это преступление. Я собрал вещи и ушел из больницы. Но недалеко. Сел на скамейке в парке и заплакал от собственного бессилия. Да, мне ничего не стоило сделать пару звонков. Меня бы через час забрали оттуда и доставили в любое место на планете. Но куда мне было ехать? Назад в Лондон? Чтобы опять нюхать кокаин и собственные испражнения?

Посидев несколько часов в парке, я, словно побитый щенок, вернулся в больницу. Как только собрал свою волю в кулак, лечение стало давать результаты. Выполнял все, что от нас требовали. Даже на беседы о религии ходил исправно. Просто, когда произносили слово Бог, я думал о некой высшей силе, которая, конечно, присутствует во Вселенной.

Групповые занятия мне стали нравиться. Нас учили говорить вслух о самых неприятных вещах. Впервые за долгие годы я сумел сказать людям правду. Да что там людям! Я научился говорить правду самому себе! А для этого нужна смелость. Необходимо мужество признаться себе в том, что у тебя серьезные проблемы. Только так можно затем найти в себе силы и избавиться от алкогольной и прочих зависимостей.

«Заходя в любое помещение, сразу чую наркоманов»

Я провел в чикагской больнице шесть недель. Затем отправился в Атланту к Хью. Но наши отношения быстро сошли на нет. Мы расстались друзьями. Следующие полтора года я прожил в Лондоне очень спокойно. У меня никого не было. Даже прислуги. Мне нравилось самому себя обслуживать. Я делал всю работу по дому сам. Взял собаку из приюта в Баттерси. Назвал пса Томасом. Мы просыпались каждое утро в 6:30 и отправлялись на прогулку. Говорят, выздоравливающие алкоголики и наркоманы смотрят на окружающий мир другими глазами. Они впервые замечают, как красивы цветы и деревья. Согласен, это клише. Однако хочу сказать, что это утверждение стало клише лишь потому, что так происходит на самом деле.

Выгуляв Томаса, я отправлялся на различные встречи. Это были группы анонимных алкоголиков, анонимных наркоманов, анонимных больных анорексией и булимией, анонимных сексоголиков. Бывали дни, когда я посещал три-четыре встречи подряд. Как-то подсчитал, что за три года посетил около 1400 таких встреч! Некоторые мои знакомые, узнав об этом, сказали, что я приобрел новую зависимость — зависимость от встреч, на которых учат избавляться от прочих зависимостей. Шутка мне понравилась. Возможно, так и было. Но мое состояние значительно улучшилось. Мне нравились люди, с которыми я встречался. Нравилось помогать в организации этих встреч. Например, готовить чай и кофе, приносить печенье или кексы. Моим новым знакомым было совершенно все равно, кто рассказывает им о своих проблемах — Элтон Джон или простой работяга.

Признаюсь, я завел в тот период много новых друзей. До сих пор поддерживаю с ними отношения. Мы созваниваемся, встречаемся, ходим в гости друг к другу. Мне нравится это.


И еще. С тех пор я, заходя в любое помещение, сразу чую наркоманов. Безошибочно определяю их по тому, как они говорят чуть громче, чем необходимо, не слушают собеседников. Есть и другие признаки. И тогда я сразу ухожу. Мне потребовалось 45 лет, чтобы понять, как наркотики превращают человека в говнюка…

Я дружил со многими музыкантами и кинозвездами. Элизабет Тейлор была совершенно другой. Настоящая кинозвезда! При этом очень добрая с близкими друзьями. Но у нее была одна слабость — драгоценности. Когда Лиз видела у вас какую-нибудь вещицу и это украшение ей нравилось, она ничего не могла с собой поделать. Я не знаю, как она это делала. Но вы могли зайти к ней в гримерную с часами Cartier на руке, а через десять минут выйти без них. Нет, она не крала. Но говорила такое, что заставляло вас тут же подарить вещь, которая ей приглянулась.

У нас были прекрасные отношения с Тиной Тернер. До тех пор, пока у меня не возникла идея отправиться вместе с ней в совместное турне. Было это в 1997 году. Мысль, казавшаяся идеальной, мгновенно обернулась катастрофой. Началось с того, что Тина позвонила мне ночью. Я был слегка озадачен срочностью этого звонка. Оказалось, ей категорически не нравится моя прическа, цвет моего рояля и то, как я одеваюсь. «У тебя слишком много вещей от Versace. Тебе следует покупать одежду от Armani!» — безапелляционно заявила она.

Думаю, при этих словах мой бедный друг Джанни Версаче перевернулся в гробу! Он и Армани были конкурентами и терпеть не могли друг друга. Армани считал одежду Версаче слишком вульгарной. А Джанни говорил всегда, что одежда Армани скучна до смерти.

Я не выдержал и разбудил Дэвида. «Тина сейчас говорит точно, как моя мать!» — пожаловался я. Но на этом неприятности не закончились. На следующий день мы стали репетировать. Решили начать с Proud Mary. Тина даже не собиралась запоминать имена моих музыкантов. Она обращалась к ним одинаково: «Эй, ты!» И тыкала при этом указательным пальцем. Нам всем казалось, что звучим мы идеально. Но Тина постоянно прерывала песню. «Эй, ты! Ты не попадаешь в ноты!» — заявила она бас-гитаристу. Потом досталось ударнику. И так по кругу, пока не выяснилось, что во всем виноват… я. Оказывается, я слишком импровизирую. Мой довод был таким: мне нравится каждый раз играть мелодию по-новому. В этом кайф концертных выступлений. Тина, наоборот, любит, когда все отработано до автоматизма. Без каких-либо отступлений и импровизаций. Мы с ней так и не договорились.

Своим ближайшим другом считаю уже много лет Рода Стюарта. Для человека, который сходит с ума по длинноногим блондинкам, у него прекрасное чувство юмора. В 70-х мы все увлекались переодеванием в женщин. И даже придумали друг другу постоянные прозвища. Джон Рейд был Берил, я носил имя Шэрон, а Рода мы прозвали Филлис. Именно тогда между нами возникло соперничество, которое продолжается по сей день. Мы обожаем другу друга подначивать. Например, когда мой новый альбом продается неважно, я знаю, кто сообщит мне об этом первым. «Привет, Шэрон. Пишу только потому, что хочу выразить свое сочувствие. Твой альбом не попал даже в первую сотню, дорогуша. А мой чувствует себя прекрасно. Люблю, Филлис», — такое послание Стюарт пришлет мне обязательно.

В 80-х Род выступал с концертами в Earls Court в Лондоне. Его пиарщики придумали такой ход: запустить над улицей большой воздушный шар с портретом Стюарта. Эта штука парила прямо рядом с отелем, где я снимал номер. Меня так и подмывало… Я позвонил своему менеджеру, а он — каким-то ребятам. И те выстрелили в шар. Он лопнул, а его куски упали на двухэтажный автобус, проезжавший по улице. Спустя час позвонил Стюарт: «Куда делся мой чертов шар? Уверен, это твоих рук дело! Ты трус! Сука!»

Прошел год. У меня был концерт в Париже в знаменитом зале Olympia. Промоутеры заказали огромный баннер, который натянули через весь проспект. Самым таинственным образом он упал на асфальт, не провисев и часа! Только я знал, кто это устроил. И оказался прав. Род позвонил мне: «Какая неприятность с твоим баннером, дорогуша. Слышал, он провисел всего пять минут. Готов спорить, что ты даже не успел им полюбоваться».

Но мы действительно дружим. После чикагской больницы я не выходил на сцену почти два года. Исключение сделал только для Рода. У него был сольный концерт на стадионе «Уэмбли». Я приготовил Стюарту сюрприз — вышел в одном из своих самых ярких сценических костюмов и уселся другу на колени, когда он только начал петь You’re In My Heart!

Напомним, Элтон Джон дружит с Меган Маркл и принцем Гарри, был на их свадьбе. А недавно вступился за Меган и Гарри из-за скандала с частным самолетом. Кстати, крестной матерью сыновей Элтона Джона стала Леди Гага. Также «ФАКТЫ» рассказывали, как Элтон Джон с сыновьми, а также другие знамености и их дети проводят летние каникулы.

Перевод Игоря КОЗЛОВА, «ФАКТЫ» Сообщает fakty.ua